Что ставят в заслугу Кадырову, в первую очередь? Политическую стабильность. Защитники «ичкерийского проекта» либо физически ликвидированы (Аслан Масхадов, Шамиль Басаев), либо находятся в эмиграции (Ахмед Закаев), либо перешли на службу к Рамзану Кадырову (Магомед Хамбиев). Сам же президент Чеченской Республики позиционирует себя не просто как лояльного Кремлю лидера, но и как «пехотинца Путина». При этом, как бы кто ни относился к личности главы Чечни, стоит признать, что он не «кукла» Кремля. У него есть свой собственный ресурс популярности внутри республики и за ее пределами.      

Наверное, можно было бы согласиться с мнением, что в условиях восстановления республики после двух военных кампаний и провальных экспериментов по строительству «вольной Ичкерии», демократия не самый эффективный инструмент. Не стоит забывать, что жестокости Кадырова во многих случаях противостит не меньшая жестокость со стороны «лесных».

Однако у чеченской «стабилизационной медали» есть и обратная сторона. Профессор Колумбийского университета Кимберли Мартен в специальной работе, посвященной организации региональной власти в переходных обществах, использовала такое емкое определение, как «аутсорсинговый суверенитет». В экономических словарях аутсорсинг понимается как передача некоторых функций организации внешним исполнителям — высококвалифицированным специалистам сторонней фирмы. В Чечне процесс регионального управления взяла под контроль «специализированная организация», которая называется администрация Рамзана Кадырова. Она сняла значительную ответственность с Москвы за методы и издержки от процесса «замирения». Но ценой вопроса стала политическая самостоятельность республиканской элиты, которая фактически строит государство в государстве. Сам Кадыров воспринимает свой статус как следствие некоей личной унии между ним и Путиным, а вместо всесторонней интеграции республики в общероссийское пространство способствует ее обособлению.

Таким образом, в Чечне наряду с объяснимым дефицитом демократии присутствует ничем не объяснимый дефицит государственной власти, которая фактически подменяется приватизацией отдельно взятой республики в обмен на внешнюю лояльность центру и гарантии высоких результатов за правящую партию на выборах. Издержки от такого развития очевидны уже сейчас.

Это растущая в российском обществе кавказофобия и нарастание напряженности между гражданами России разных национальностей.

Впрочем, было бы неверно рассматривать Чечню в качестве своеобразной этнографической аномалии. Процессы, происходящие в ней, являются отражением тенденций российской политики на Северном Кавказе в последние два десятилетия. На первый взгляд, начиная с 1991 года Москва испробовала разные способы и методы для изменения ситуации к лучшему. Были и жесткие силовые действия, и закачивание денег в различные проекты, и разработка целевых программ. Однако при всем кажущемся многообразии все эти попытки объединял один общий принцип — отсутствие полноценной стратегии интеграции Северного Кавказа, в котором обычные для всей России трудности переходного периода были осложнены этнополитическими и религиозными противостояниями.

Вместо системного разрешения таких сложнейших проблем Кавказа, как поземельные отношения, перенаселенность, трудоизбыточность, внутренние миграции (как внутри республик, так и между различными российскими регионами), модернизация регионального образования, власти раз за разом предлагали проекты, выглядящие скорее как эффектный пиар. Взять хотя бы широко разрекламированную кампанию по созданию курортов, которая совершенно не учитывает такие сюжеты, как земельный дефицит и возможные конфликты на этой почве. Складывается ощущение, что курортное чудо будет созидаться на новом месте без всякой привязки к социальным реалиям и традициям Кавказского региона.  

Таким образом, главнейшей задачей сегодняшнего дня остается реальный приход российского государства на Северный Кавказ. 

Не в виде «доверенных агентов» и административных бизнесменов, а в роли интегрирующей силы, справедливого арбитра и гаранта безопасности. Взять хотя бы такой сюжет, как призыв в российскую армию юношей из северокавказских республик. Каждый год эта проблема остро дискутируется, но не разрешается. Между тем в полиэтничном государстве призывная армия становится не просто «силовой структурой», а важнейшим инструментом интеграции разных сегментов общества. Не стоит забывать, что для перенаселенного Кавказа с его высоким уровнем безработицы армия может стать хорошим социальным лифтом и реальной альтернативой подполью и криминальному бизнесу. Говоря же о курортах, следует ориентироваться не на интересы олигархов, а на проекты, которые полезны местному населению (рабочие места, вовлечение малого бизнеса), что в свою очередь создаст дополнительные «якоря» для лояльности. И конечно же, с помощью эффективных программ внутренней миграции государство решит сразу несколько задач: освоение запущенных и малонаселенных регионов страны, снижение демографической нагрузки на Кавказ, втягивание ее жителей в общероссийские процессы. Государственная поддержка институтов гражданского общества в кавказских республиках смогло бы создать массовую опору для противодействия клановости и коррупции.

Но вне общероссийского контекста изменения на Северном Кавказе не получатся. Без качественных изменений всего государственного механизма и коренной реформы национальной политики, превращения ее из «занимательной этнографии» в стратегию формирования российского гражданина, оазиса процветания не создашь. Но если кардинальных изменений не произойдет, то кадыровские методы будут все более востребованными, а единство страны станет еще более призрачным.   

Сергей Маркедонов