Происходящее в соседней России, в Украине копируется властями почти в точности. Как проходила и чем закончилась мирная акция противников режима в репортаже Аркадия Бабченко.

В рамках проекта «Журналистика без посредников»  российский журналист, прозаик Аркадия Бабченко пишет в своем блоге:

Хотел написать смешной стебный пост, но... Вся наша сегодняшняя жизнь укладывается в три варианта: либо вешаться, либо зло иронизировать над происходящим бредом и мамлеевщиной, либо брать в руки оружие. Вешаться я не хочу. Воевать — для нового витка нужно обрасти новым мясом.

Поэтому последнее время я все шуткую. Почти никто за прошедшие лет десять не видел меня серьезным. А те, кто видел, считают чокнутым. Но всему есть свой передел. Шутить тоже можно только до определенной грани. Смеяться над тем, над чем смеяться нельзя — долго нельзя. Иначе серьезные вещи, всю нашу сегодняшнюю жизнь, можно, самим не заметив, превратить в водевиль. Что, собственно говоря, мы и делаем. Но если отставить в сторону шутовскую аутопсихокоррекцию, которой мы все пытаемся отгородится от оставшихся двух вариантов (особенно от третьего) и посмотреть на ситуацию в упор — она совсем не смешна. Она очень серьезна.

Поэтому, несмотря на все тот же абсурдный контент, которым будет наполнен пост, и все ту же абсурдно-идиотическую ситуацию (а других в последнее время нет), сегодня я буду писать серьезный, злой и матерный пост.

Бред и мамлеевщина достигли такой консистенции, когда уже не смешно.

В 1379 году в Москве на Кучковом поле князю Ивану Вельяминову была отрублена голова. Князь Иван Вельяминов боролся с Москвой за независимость государства Перемышль. Адвокат Евгений Архипов считает эту публичную казнь первой политической репрессией в Московии, на тот момент являвшейся вассалом Орды. Непрерывность традиции политических репрессий, унаследованных от Орды, Кремль демонстрирует в наши дни с прежним упорством — считает он.

Спустя семьсот лет, в эти выходные, Евгений Архипов позвал в городище Перемышль на установку камня в память жертв этих самых политических репрессий. Поскольку, как известно, понятие политических репрессий у нас отсутствует — на основании чего гражданам отказывают в акциях памяти их жертв — а убийство Юрия Червочкина, заключение Таисии Осиповой и Ольги Шалиной, похищение и арест Леонида Развозжаева и т.д. власти к таковым не относят, то и был придуман этот ход с установкой памятного камня в честь казни Вельяминова. На камне стоит герб государства Киевская Русь, которое, как известно из нефальсифицированной истории, являлось родоначальником России, и выгравирована надпись: «Сей камень установлен памяти жертв ордынско-кремлевской оккупации»

Безусловно, это троллинг. Но троллинг, согласитесь: а — очень тонкий, и: б — что намного важнее, совершенно законный. Свечку князю мы хотим поставить, в чем проблема?

Согласования — по закону — поход в лес не требует. Тем не менее, уведомление на мероприятие — по закону же — было подано. Отказа в течение трех дней — по закону опять же — не получено. То есть — все по тому же закону — акция вообще считается согласованной.

Хрен там!

Уже на подъезде к месту нас ждали три полицейских экипажа. Четыре первых автомобиля стражи порядка проворонили, поэтому мы подъехали непосредственно к лесу. А вот следовавших за нами тормозили уже прямо на дороге. Без объяснения причин, без ссылок на законы, без ничего — просто нельзя в лес и все. А пох — нельзя, и все.

Культурно, с цветами, с купленными по дороге в храме свечами. Человек 15-20. Без мегафонов, без символик, без плакатов, без скандирования, без ничего. Пошли в лес. Просто, блин, пошли в лес!

Черта с два.

Тут же прилетело несколько нарядов милиции, с ними три или четыре машины оперов, и стали перегораживать нам дорогу.

Только на этой фотографии на шесть активистов — шестеро полицейских и оперативников. Запомните, кстати, второго справа. В черной куртке и с мобилой в руках. О нем будет отдельный разговор.

Всего их было человек двадцать. Нас тоже. То есть на каждого по персональному менту. Один даже со стэди-камом. Другой с планшетом. Вы спрашиваете, на что идут наши деньги? А вот на это и идут — закупать операм планшеты и стэди-камы для съемок несанкционированно ходящих в лес граждан.

Естественно, никто не подумал представиться, никто не подумал даже объяснить что либо — просто перегораживали дорогу, хватали за одежду и говорили: в лес нельзя.

На секундочку. Еще раз. Я хочу, чтоб вы осознали эту информацию: в современной России ходить в лес без разрешения ментов нельзя.

Именно так.

Естественно, граждане правоохранители были подвергнуты игнорированию и мы пошли-таки в лес.

Зная наши власти, камень был установлен заранее. Чтобы его не разбили и не украли, он был закрыт ветками. Пришли. Начали убирать ветки. И тут началось.

Менты и опера окружают камень и пытаются не пускать нас к нему. На все вопросы, отвечают одно: «Нельзя». Что нельзя? Что, млять, нельзя-то? Мы свечки невинно убиенному семьсот лет назад князю поставить пришли — вы что, совсем идиоты? Молчат. Спрашиваю мужиков в гражданском — вы кто такие? Молчат. Лишь улыбаются идиотски. Отталкиваю в сторону — цепляются за руки и талдычат свое «граждане, покиньте территорию леса, не мешайте проходу граждан». Млять, да вы кто? На каком основании? Молчат.

Товарищ сержант был самым адекватным из них — стоял у камня и все твердил: я только выполняю приказ, я только выполняю приказ.

Ничего личного, мол. Работа такая.

Когда он расчистил знак и стала видна надпись, особенно словосочетание «ордынско-кремлевская оккупация» — тут уж у ментов вообще челюсти отвалились. Надо было видеть их лица.

Честно говоря, я и сам этого не ожидал. Троллинг, надо заметить, получился знатным, ничего не скажешь. Но, еще раз повторюсь, абсолютно законным. Ну прет нас в лесу в тридцати километрах от Москвы мертвому князю поклоняться — кому какое дело? Толкинисты вон эльфам поклоняются, «Ночные волки» Путину, казаки Дмитрию Энтео, коммунисты мертвому Ленину, а мы — князю Вельяминову. Колышит штоле? Наше дело. Где хотим, там и собираемся. Кому хотим, тому и свечки ставим. Пошли к черту.

Дальше — больше. Архипов достает телефон и подносит к уху. В этот момент тот самый опер, которого я просил запомнить на третьем фото, выхватывает у него телефон и кладет в карман. И стоит. Вот просто — отбирает, сует в карман, и стоит. Жэка, совершенно ошарашенный, произносит: «Блин, он у меня телефон украл». Опер поворачивается и начинает отходить.

Я стою на тропинке — тоже совершенно не врубаясь в ситуацию. Опер подходит и пытается отодвинуть меня в сторону. Я останавливаю его рукой и спрашиваю: «Ты кто?» На что он молча хватает меня за грудки и снизу так, по-бабьему, как это делают только пидоры, толкает в челюсть.

Когда мне лазают руками в лицо, планка у меня сразу падает. Но вот что значит революционная закалка — я совершенно отчетливо помню, что сразу же осознал: ударю — статья. Поэтому наше общение проходит в режиме толкания, его попыток прорваться с украденным телефоном, моего хватания его за шкирку и за руки и разворачивания к себе и его опять же какого-то бабского кругового махания руками. Я на него чего-то ору, хватаю за грудки — но не бью, он вырывается, хватает меня за грудки — но тоже не бьет, потом просто поворачивается и начинает бежать.

Бежать, блин! Мент, спиздивший телефон, поворачивается и съебывает в кусты как заяц, блядь! На открытии в лесу памятного камня убитому семьсот лет назад князю Вельяминову, блядь!

Ай, убейте меня кто-нибудь об стену... Я все-таки попал в психушку, но не заметил момента перехода.

Мент прыгает на понтонный мост и чешет через речку Моча в лесочек. Вон он, фигурно вырисовывает на дальнем плане к дырке в заборе

За ментом бежит Архипов. За ним — Юлия Гусейнова. За ней кто-то из наших. За ним — кто-то из оперов. За ним я выхожу из ступора, беру адекватного сержанта под локоток: — товарищ полицейский, вы преступника собираетесь задерживать? — и отправляю в погоню и его. За сержантом отправляюсь сам.

Мент ныряет в дырку в заборе, Архипов проскакивает за ним, сержант тоже, а обогнавший остальных второй опер становится в дырке, и, с выражением жала «я тут просто вдаль посмотреть стою» перекрывает проход. Юлька ничего сделать не может. Подбегаю, со словами «разреши-ка» отодвигаю опера в сторону. Начинаем карабкаться на пригорочек.

Погоня к этому моменту уже закончена. Опер, поняв, что дело зашло черезчур далеко и ничем хорошим не кончится, просто скидывает мобилу и легкой трусцой исчезает в пространство.

Еще раз — мент в составе группы лиц, состоящей из своих коллег, совершил разбой, похитил телефон и вприпрыжку растворился в лесу.

Блин, как же я все-таки момента перехода не заметил, а?...

Весь этот бред заснят вот на этом видео. Оно немного истеричное — Ашотыч и Марина Злотникова уже в белом калении — но это именно та атмосфера, которая и сопровождала всю эту мамлеевщину. Очень советую к просмотру.

В результате разбойного нападения у товарища оперативника оказался оторван рукав куртки. Гражданам прокурорам на заметку: граждане прокуроры! Я понятия не имею, почему у товарища порвался рукав. Покушал, наверное, плотно перед работой, располнел, вот куртка по шву и лопнула.

Во время погони второй опер — вечно лыбившийся дурачок в коричневой куртке — вытаскивает телефон уже из кармана Ашотыча и кладет в карман к себе. Профпривычка, видимо. Архипов, уже не парясь, просто залезает оперу в карман и достает телефон. Мент спокойно стоит подняв ручки и позволяет оппозиционерам шарить в своем кармане. Где это еще видано?

Тем временем начинаются задержания. Первым винтят Ашотыча — за организацию незаконного митинга.

Я задул свечки. Попросил специально сфотографировать, как задуваю — чтобы потом не было уголовных дел за сожженный лес. Как выяснилось, предосторожность была не напрасной.

Думаете, это конец истории? Черта с два.

Наверху уже подкрепление. Приехал еще экипаж, Ашотыча сажают в воронок и увозят в кутузку. На тонированном «Форде» размером с автобус приезжает какой-то фсбшник. Глаза как у карася, морда наглая, тупая. Автопарад, к слову, опера устроили знатный — меньше чем за лям тачек не было. С зарплаты откладывали, поди.

А Марине становится плохо. Везти её в больницу менты, естественно, не дают. Вызываем «Скорую». Приезжает. И... Блин, не знаю, лучше бы не приезжала.

Доктор была умная. Я бы даже сказал — интеллигентная. И хорошая. Я почти уверен, что лет пятнадцать назад она сама подписывала петиции, митинговала и воевала за достойную жизнь врачей и против развала медицины. Но к пятидесяти годам её превратили в пресмыкающееся. Она не рождена такой. Такой её сделали.

Первое, что произнесла эта умная хорошая женщина, был вопрос ментам:

— Она вам еще нужна?

Это не было уточнение ситуации. Подразумевая: «Вы свое закончили? А теперь отвалите, я доктор и буду заниматься здоровьем моего пациента». Нет. Это было получение инструкций.

Потом она сказала — с некоторой истеричностью — снимающей на фотоаппарат Юльке:

— Хватит меня снимать! Я и вас сейчас заберу!

Куда она нас заберет... За что... Кто такая... Каждая смотрительница на эскалаторе, получив хоть каплю власти, тут же начинает ощущать себя царьком.

С нами она вообще старалась не вступать ни в какие отношения. Если в машину к раздетой обследуемой женщине забирался мент или фсбшник — тупой сорокалетний мудак — это было само собой разумеющимся. И он получал все сведения, все данные, сидел в скорой сколько хотел и что хотел спрашивал и наблюдал. Если наши девушки пытались уточнить в какую больницу везут нашего товарища — просто адрес больницы — «хватит открывать дверь, я вам не обязана ничего говорить!»

В итоге она вышла, сказала извиняющимся тоном ментам что ничего не может поделать, Марина в прединсультном состоянии и ей придется вести её в больницу. Все данные, все паспортные данные, все номера вызовов, бланков, адреса она переписала им на капоте.

Да, она была умная. Почти интеллигентная. И даже — хорошая.

Но именно такие вот хорошие интеллигентные женщины подписывали мне в острой стадии инфекционной дизентерии годность, уже зная, что меня отправляют в Чечню. И именно такие вот хорошие интеллигентные женщины подписывают на зонах акты смерти от пиелонефрита, видя кровоподтеки от дубинок на почках и отлично понимая их значение.

Они не рождены такими. Их такими сделали.

Но именно от этой сломанной докторши — не от ментов, не от произвола, не от грабежа и выкручивания рук — от этой хорошей интеллигентной женщины, мне стало так тошно, хоть вой.

Вера в человечество утрачена чуть менее, чем полностью.

Марина не устала. Марина четыре года воевала за своего мужа, четыре года отсидевшего по левой статье. Марина воюет до сих пор и будет воевать дальше. Такие не сдаются. Но сейчас она лежит в областной больнице города Троицка в прединсультном состоянии

Думаете все, занавес? Фиг там.

Поскольку Марина приехала за рулем, оставлять машину мы побоялись — пока она сидела внутри, менты блокировали её УАЗиком, так что машина запалена. Глухомань, колеса проткнут — фиг чего докажешь. Взяли у неё ключи, документы и решили перегнать авто ближе к цивилизации. Спрашиваю ментов — мы можем машину забрать? Да забирайте, нам-то что. Снимают блокаду.

ФСБшный карась с рыбьими глазами своим «Фордом» перегородил всю дорогу. Подхожу: «Вы машину уберете? Нам проехать надо.» «Сейчас, свои дела закончу и уберу». Ну, черт с тобой, препираться еще с дерьмом. Садимся, только трогаемся — даже со стоянки не выехали, на длину своего корпуса автомобиль не отъехал, тут же блокируют по новой, моментально из-под земли появляется наряд ДПС и: документы — машину к осмотру — оформляем дело по угону.

Ну пидарасы, блядь... Ну, блядь, пидарасы конченные...

Они пиздят нас в тюрьмах. Убивают и пытают в Копейске. Разгоняют и сажают на Болотной. Ломают пальцы в автозаках. Засовыают бутылки в ОВД. Похищают на Украине. Посылают гореть в танках в Грузии и Чечне. Убивают битами в лесу. Приставляют стволы к голове на кладбище. Крутят руки и волокут в кутузки в Домодедово.

Мне не о чем с ними договариваться.

Люстрация — и дальше ... (цензоред)... по списку тяжести содеянного.

Нереформируемы.

Невоспитуемы.

ФСБшный карась — по прежнему не представляясь, ничего не объясняя — садится на заднее сиденье и читает там газету. Ему — ты кто? Смотрит тупо и молчит. Ему — ты чего сюда залез? Смотрит тупо и молчит. Вылезай на хрен из чужой машины — смотрит тупо и молчит.

Машину — потом уже, совсем ночью, когда забрали Ашотыча из кутузки, нашли Марину в больнице, вернулись — машину мы все таки забрали. Пошли они к черту, скоты. Я просмотрел все на заднем сиденье — нет, все-таки никакой наркоты не подкинул. Но я почти уверен, что именно за этим он в машину и залезал.

Вот пишу — и сам не верю. Ну не может этого быть. Не может быть такого бреда в европейской стране двадцать первого века.

То, что называется «фоллен стейт». Когда разрушено не государство — разрушено само общество. Потеряны его самоидентичность, представления о допустимом и недопустимом. О самом добре и зле. Деградированны даже самые элементарные представления о моральности, полностью атомизированы все его индивиды.

Где понятие «развитие страны» просто не лежит в плоскости мировосприятия. Где каждый сам за себя и хата каждого с краю. Где врачи на побегушках у ментов. А менты на побегушках у воров. Где умные бегут, а кто не бежит, пресмыкаются и перестают быть носителями генофонда. Это не общество. Это народонаселение. У такой территории нет будущего. Когда в тридцати километрах от Кремля уже видно Конго...

А, блин, не хочу ничего говорить.

Все. Занавес.

P.S. Действующие лица